Когда шагаешь по траве. стр 12
    Такова мудрость природы. Как ни смолиста древесина, а рано или поздно и она превратится в гумус почвы, станет пищей для нового поколения деревьев и обеспечит лесу вечность.

Иван Иванович Шишкин, великий русский художник-реалист, родился в городке Елатьме на берегу реки Камы в прошлом веке. И создал прекрасные картины русского леса, которые окружали его в детстве и в юности. Он певец лесов, могучий живописец. Вспомним его "Сосновый бор", картина эта находится сегодня в Третьяковской галерее в Москве.

Остановимся возле нее. Посмотрим внимательно. С полотна на нас так и дохнет жарким солнцем июля, когда после полудня все растения стоят тихо и разморено, когда ветки дерев слегка опускаются и замирают в знойном, смолой насыщенном воздухе. На первом плане у ручья лежит сосна, вывороченная с корнями из земли. Рядом бежит-журчит по каменистому ложу лесной ручей. И такая истома вокруг, что даже медведи под дальней сосной не решаются карабкаться по стволу, где колода с медом...

Отвесный берег ручья показывает нам лесную почву в разрезе: тонкая пленка темного с редкой травой поверху и песок беловатого цвета - вот и вся почва, переплетенная корнями деревьев. И глубже - песок с мешаниной крупных камней. Непостижимо, как вот эта тонкая пленка перегноя, созданная лесной растительностью за много лет, могла поднять, выходить, воспитать все эти красивые и могучие сосны, бор без конца и без края, буквально полонивший в этих местах Русскую равнину!

Мы видим и пень на берегу ручья и его обнаженные корни. Они не уходят глубоко в пески, а стелются сразу под поверхностью, прижимаются именно к этому тонкому перегнойному слою, над которым лежит лесная подстилка. Отсюда черпают они минеральную пищу и воду, тогда как крона с хвоей улавливают на свету из воздуха углекислоту и разлагают ее на кислород и углерод. Первый - в атмосферу, второй - на построение самого дерева. В сущности, из ничего, из того малого, что дают лист и почва, и создается вся эта величавая красота, перед которой не грех преклонить в почтении голову, как перед божеством. Недаром многие народы, населяющие лесную часть нашей страны (предки марийцев, чувашей, башкиров), поклонялись священным рощам и старым деревьям, украшали их ленточками и бусами.

Много времени пройдет, пока вот эта тонкая подзолистая лесная почва как-то окрепнет. Ей все время будет недоставать органического вещества, ей придется долго ждать, пока упадут все великаны, и долго будет перепревать их смолистая древесина.

Как бы там ни было, но даже лесные почвы прогрессируют, развиваются. Таков всеобщий закон почвообразования, закон жизни. Где много, где мало, но растительность непременно накапливает, запасает впрок, в виде разных форм гумуса, солнечную энергию. Цепочка от солнечного луча к таинственному хлорофиллу и воде, к минеральным элементам почвы заканчивается в конце концов созданием нового органического вещества - почвы, чтобы не прекращалась жизнь растений на земле.

Вспомним: растения строят свое тело на 93 процента за счет фотосинтеза (углекислоты воздуха и энергии солнца), происходящего в зеленом листе. И только 7 процентов - за счет минеральных элементов самой почвы. Отсюда и главный закон жизни: через разрушение малого - к возрождению большего. В природных условиях этот закон обязательно ведет к накоплению органического вещества, которое поначалу закрепляется в виде почвенного гумуса. Остается на земле, в земле. Как деньги в банке, которые расходуют с осторожностью, чтобы при любых обстоятельствах поддержать жизнь.

Это в естественных условиях. А когда вмешиваются люди?
Тогда весь ход событий изменяется. Нам нужны и плодородные почвы, и лес, и все, что вырастает на землях.

Вот этот шишкинский бор, безусловно, давно срублен и увезен для постройки города, мостов, для топлива, наконец. Почвообразовательный процесс на вырубке, где хвоя уже не падает, обязательно обретет новое качество, а опасность прямого промывания земли дождями увеличится. Тепла на первое время станет больше (открытое лучам пространство!), и почвообразование пойдет по иному пути. Но пустовать земля не будет. Если не вмешиваться в этот новый процесс, здесь скоро подымется молодой лес, сперва из лиственных пород - осины, березы, а через сотню лет опять стеной станет сосновый или смешанный. Быть может, даже лучше прежнего.

Судьба почвы под бывшим бором еще сильней изменится, когда люди решат, что на этом месте будет пашня. Тогда выкорчуют пни, сожгут лесные остатки, потом привезут со скотных дворов много навоза, запашут его вместе с золой в песчаную почву, и это новое поле засеют рожью. Образование гумусного слоя почвы при навозе, конечно, ускорится. Земля подымет первый урожай хлеба, по нови хлеб всегда родится большой. И дальше почва укрепится, навоз будет перепревать, и сколько-то лет поле будет радовать земледельца.

Именно так поступали славяне и братские народы во времена своего расселения по Русской равнине и дальше - на восток, за Урал. С тех пор много воды утекло. И много лесов стало пашней, огородами. Едва ли не все 32 миллиона гектаров пашни и вдвое больше лугов в нашем Нечерноземье появилось именно таким образом. Эти пашни до сих пор, хорошо или плохо, но кормят людей - всех нас, потомков переселенцев с Днепра, Волхова, Великой...

Освоение Сибири с XVI века происходило примерно таким же путем. Даже скорей, поскольку был накоплен опыт, да и леса встречались не везде, за Уралом и степей хватает, а их разрабатывать много легче.

Вывод из сказанного напрашивается сам собой: человек давно стал одним из факторов почвообразования, резко вмешивался в этот природный процесс накопления и использования плодородия, гумуса. Когда с пользой для себя и для природы. Когда без пользы и даже во вред. Все бывало, и все еще продолжается. Словом, взял на себя великую ответственность за всю землю, за ее нынешнее состояние и за ее будущее. Но справиться не успевает...

* * *
В светлый день августа ехал я из Ярославля к Москве. Миновал сказочный город Ростов Великий на берегу озера Неро и большие огороды вокруг него, где выращивают знаменитый лук. Дальше опять начался лес, местность всхолмилась, и шоссе стало вилять между высотками, дальними отрогами Валдайской возвышенности. Лес и луга по берегам речек очень оживляли пейзаж, чаще стали попадаться небольшие деревни в окружении тоже небольших полей.

Косили рожь, пахло созревшим хлебом и подсушенной травой. Одна из деревень, справа по ходу, выглядела особенно привлекательно. Двумя порядками она картинно стояла на пологом бугре: три десятка добротных деревянных изб со светлыми окнами в наличниках, с цветными - из крашеного железа и шифера - крышами. Огороды одного порядка сходили по склону к зеленому клеверному полю, огороды другого своими концами упирались в стену сплошного елового леса.

Ну, как тут проедешь мимо?..

Мы постояли и поговорили с комбайнером, он ждал машину, чтобы разгрузить полный бункер ячменного зерна. Вместе пожевали это свежее зерно и согласились, что не совсем подсохло, придется дорабатывать и сушить на току. Со стороны деревни подошла женщина-бригадир, познакомились, и она повела показать, какие у них веселые клевера остаются на семена. Отсюда мы прошлись вдоль порядка и остановились у крайней усадьбы. В огороде старый человек подкапывал картошку. Рядом темно и слитно стоял нестарый лес.

Старик выпрямился и оперся на лопату. Мы поздоровались.

- Не рановато ли копаем? - спросил я. - Больно молода картошка.

- И то, - согласился он, - надо бы повременить. Я только на ужин полведерка наберу. Вот, с пяти кустов - и хватит. Чтобы горяченькую на стол, когда внуки заявятся. Они на поле, подсобляют отцу-матери. А мы с бабкой вчерась огурцы замолосолили, как тут без молодой картошки?

Поговорили вот так-то, и дедушка еще раз нажал на лопату. Вывернулся последний куст, хозяин выбрал десяток молодых клубней и перехватил мой взгляд. Я смотрел на землю. На добрых две четверти в глубину, на всю лопату, огородная земля была черной, рыхлой и рассыпчатой, от нее тянуло влажной свежестью, нутряным духом жизни, как от любой здоровой и плодородной земли на юге.

- Вот такая она здеся, - не без гордости сказал, окая, дедушка. - Считай, двести годов деревне-то. Так мой дед мне молодому сказывал. Содеяли себе землишку, ну и кормит нас справно, без роздыху каждый год. Не обижены.

Я спросил:

- Навоз?

- А то! Без него ни единого сезона. У нас корова, бычок с телкой, ну и овечки. Хватает навозу. И все рядом. Вот он, огород, вот и скотина стоит, хлев, значит. Не больно трудно перекидать.

Он оглянулся, показал на сараи. Полсотни метров.

Огород выглядел весело. Чего тут только не было! Даже подсолнухи росли. И капуста, и огурцы, и горох. Укропным духом веяло с грядок. А уж картошка!.. Кладовая с добром - такой огород.

Тень от леса доставала сюда. Пять метров от жердевой оградки.

- Ну, а там что же? - спросил я.

- Там-то? Тоже землица. Кака ни на есть, а елки, видишь, растут. И ягода случается. И грибы тоже. Природа, она все родит.

Яндекс.Метрика